Bomben auf
fliegende Festungen!
Бомбардировка "Летающих крепостей"
Часть5
Дополнение:
Cajus Bekker "Angriffshoehe 4000, Ein Kriegstagesbuch der deutschen Luftwaffe
...пятый штаффель шёл сзади. Эти 11 мессершмиттов были нагружены тяжелее своих товарищей: каждый нёс 250кг бомбу под фюзеляжем. Они тяжело забирались вверх, на 8000 метров.
Это новая тактика: истребители хотели разметать сомкнутый строй бомбардировщиков с его мощным оборонительным огнём при помощи бомбового удара. Командир пятого штаффеля, оберлейтенант Хайнц Кноке, уже попробовал новый приём неделю назад и неожиданно добился успеха. От близкого мощного взрыва у одного из Боингов оторвалось крыло и враг, кружась, рухнул в море.
Каков же должен быть результат, если все 11 машин одновременно сбросят свой груз на строй бомбардировщиков!
Мессершмитты шли выше бомбардировщиков на 1000 метров и повторяли за ними все манёвры. Потом они сбросили бомбы. Практически одновременно. Затем они набрали высоту левым разворотом, чтоб не пострадать от взрыва собственных бомб.
Бомбы были оборудованы взрывателем с часовым механизмом. Всё зависило от точности прицеливания и определения правильной дистанции до цели. А определялось всё «на глазок». Поэтому многие бомбы не попали в цель, пролетев слишком далеко сзади за целью. Или же они просто пролетали сквозь строй бомберов, взрываясь далеко внизу.
Однако внезапно все увидели яркую вспышку среди Боингов. Фельдфебель Фест уничтожил бомбер! Да не один! Три Боинга как бы замерли в воздухе, а затем буквально развалились на куски. Плоскости вращались в воздухе! Оставляя дымные следы, остатки машин устремились вниз. В воздухе раскрылись многочисленные парашюты....
********************************************************
Эффект разорвавшейся бомбы был произведён не только среди Боингов, но и в Штабе Управления.
После приземления я доложил Коммодору. Он и сам видел мою атаку в воздухе. Особенно его впечатлила паника, возникшая среди Боингов.
Он пожал мне руку:
- Вы должны проделать это вместе со всем штаффелем!
- Именно так мы всё и планировали, херр майор.
- Полагаете, дело выгорит?
Я настроен скептически:
- Ну, если это был не случайный успех, то мы сможем таким образом сбить ещё парочку «четырёхмоторок» и разбить их строй. Однако, если янки прилетят с истребителями сопровождения, то наша затея рухнет. Наши стодевятые с бомбами слишком вялые на высоте 8000 метров.
Командующий звонит и гнусаво обрушивает на нас свои поздравления. Старик просто кипит от восторга. Мы опасаемся, как бы он не уронил от волнения свой монокль в чашку с какао....
Дивизион заполучил свою сенсацию.
Спокойнее всего у нас в штаффеле. Не пойму, зачем столько шума вокруг этой победы? Да кто угодно мог сбросить бомбу! Идея принадлежала Дитеру, но он погиб. В моей машине я привёз восемь пробоин. Оба крыла придётся менять.
Ночью около моей кровати звонит телефон. Телефонист сообщает:
- Херр лейтенант, для вас срочный вызов из Оберкоммандо Люфтваффе!
- Что? Меня!!?
Я называю себя. На том конце- майор из штаба Рейхсмаршалла.
- Вы сегодня произвели сбитие бомбардировщика?
Конечно, я его «произвёл». Видимо, на штабном немецком языке сбития «производят».
Майор подробно расспросил меня, какую бомбу я применил, какой тип детонатора использовался. Как я атаковал, какие результаты атаки наблюдал...
- От кого поступил приказ использовать бомбы?
Приказ? Секунду... ПРИКАЗ?!!!.......
- Никто, херр майор, я её просто сбросил и всё.
Пауза.
Я ошарашенно почесал в затылке. Только сейчас я понял, что никто не отдавал мне приказ сбросить эту чёртову бомбу на шляпы бедным янки и что я действовал самовольно.
Вот и снова майор:
- Я соединяю вас с Рейхсмаршалом!
Меня словно молнией ударило в моей кровати.
Я называю себя, вытянувшись по стойке «смирно» в горизонтали. Звание, имя, должность, часть. Оп-па!
- Я очень доволен Вашей инициативой и хочу лично выразить Вам моё одобрение.
Это был Герман!
- Премного благодарен, херр Рейхсмаршалл!
Это уже я.
На том конце повесили трубку.
Вот так вот едва оперившийся прусский лейтенант нашего Люфтваффе, лёжа в постели в одной пижамной куртке, разговаривает с Верховным Командующим! Вот это номер!
Если б Толстяк только мог знать, что на мне не было даже штанов!
Повернувшись на правый бок, я снова погрузился в сон.
*******************************************
Когда на утро я прибыл в расположение части, телефонист сообщил мне, что звонили из испытательной лаборатории в Рехлине. Я должен немедленно представить подробный отчёт.
О, Господи! Лучше б я не бросал эту чёртову бомбу!
Около 10.00 позвонил командир корпуса и устроил мне по поводу моей вчерашней самовольной выходки мощный разнос. В трубке так орало и гремело, что я держал её на вытянутой руке, подальше от уха, и ждал, когда генерал иссякнет.
- Это куда же мы придём, если каждый лейтенант будет делать то, что ему заблагорассудится!!! -бушевало на том конце провода.
То есть то, что для Главнокомандующего- «инициатива», для командира корпуса- «самовольная выходка»!
- О чём вы вообще тогда думали?!!
Этого вопроса я ждал. Им заканчивается любой подходящий к концу армейский разнос. Так что это- вполне хороший знак! Отвечать мне не пришлось- сразу же прозвучал следующий вопрос.
- Вы можете что-либо ещё добавить по данному вопросу?
Ха! О да, могу...
- Яволь, херр генерал! Херр райхсмаршалл сегодня ночью выразил мне своё личное одобрение по поводу моей инициативы!
- ................................
На другом конце воцарилась тишина.
Во второй половине дня прибыл оберст Лютцов, инспектор истребительного командования. Молодой, высокий оберст- один из лучших наших истребителей, кавалер Дубовых Листьев с Мечами к Рыцарскому Кресту. Он- хороший пример для нас, молодых.
Мы всесторонне обсуждали возможности дальнейшего использования бомб. Было решено попытаться силами одного штаффеля из JG26 атаковать американские соединения над Каналом в следующем вылете.
Нам всем было совершенно ясно, что такие мероприятия закончатся сразу же, как только противник станет использовать для сопровождения бомбардировщиков истребители дальнего радиуса действия.
- Такой театр устрен вокруг этой бомбы, херр оберст. Я уже думаю, что лучше бы я её вообще не бросал!
Лютцов смеётся:
- Я тоже.
*********************************************
В середине апреля янки атакуют Бремен. Мы сбрасываем свои бомбы точно над городом. Их грибообразные взрывы появляются точно среди вражеского строя вместе с бесчисленными разрывами от снарядов зениток. Враги смешались и заметались, как потревоженный пчелиный рой. Однако ни один бомбер не поражён.
При помощи бортового оружия штаффель одерживает четыре победы.
Почти через месяц, янки атакуют Киль и мы снова взлетаем с нашими бомбами.
Похоже, противник уже знает нашу тактику. Я много раз выводил штаффель на высоте 9000 для атаки, но враг сразу же изменял курс, как только мы занимали правильную позицию.
Над Килем мы попадаем в сильный огонь наших зениток. Морские зенитчики стреляют превосходно. К сожалению они нам очень мешают.
Как только мы приготовились к атаке, янки сбросили свой смертоносный груз. Тысячи бомб посыпались из открытых бомболюков, словно их оттуда выкидывали лопатами и, раскачиваясь, устремились вниз. В южной части города отчётливо были видны грязно-жёлто-красные вспышки разрывов, всё покрыли тучи дыма и пыли.
Поняв, что бомбить сомкнутым строем уже не получится, я дал команду бросать каждому по отдельности.
Моя бомба не взорвалась.
Зато бомбы фельдфебеля Феста, фельдфебеля Фюрмана и унтерофицера Бирмана сработали. Три Боинга разорвало на части прямо в воздухе.
Я, полагаясь на бортовое оружие, ринулся в атаку на небольшую группу примерно из тридцати машин.
Внезапно на крыльях у меня что-то сверкает, от фюзеляжа летят клочья. В меня попала целая очередь!
Прерываю атаку. Пахнет дымом и порохом. Однако машина по-прежнему управляема. Мотор работает ровно и чисто. Все рули в порядке.
Ещё раз атакую спереди. Первая же моя очередь попадает точно в кабину Боинга! Тот вздымается вверх, как смертельно раненный зверь и начинает падать по крутой спирали. Примерно на 3000 он разваливается на части. Я наблюдаю взрыв от его падения в 12.17 около Хусума. Домой я привожу более 20 дырок от попаданий в фюзеляж, плоскости и хвостовое оперение.
В этот день нашим штаффелем был сбит 50й четырёхмоторный бомбардировщик. Фельдфебель Веннекерс сбил его незадолго до падения моего Боинга так же около Хусума. Таким образом наш «пятый» сбил столько же четырёхмоторок, как Штаб и остальные штаффели вместе взятые.
Вечером, при посещении нашей группы генерал-майором Галландом, его поздравления с 50ым сбитым были внесены в нашу гостевую книгу.
************************************
На следующее утро солнце осветило бескрайнее чистое небо.
Всю ночь напролёт в ангарах и мастерских вокруг лётного поля техники хлопотали над нашими изрядно потрёпанными вчера машинами. Где возможно, повреждения от вражеских пуль чинили, некоторым машинам меняли плоскости целиком. Простреленные кабины и части обшивки заменялись на новые.
Однако, как доложил главмех, только пять «лошадок» оказались готовыми к боевым вылетам. Главный механик пожал плечами, как бы желая сказать: «Мне очень жаль, но я с парой моих уставших до полусмерти работяг при всём желании не смог бы сделать большего.»
Оберефрейтор Арндт, мой механик, всё ещё возится с моей «чёрной 1». Вместо доклада от него я получил только угрюмое рычание.
Я раздобыл для него, страстного любителя курительной трубки, упаковку табака.
- Арндт, возьмите, вы же жить не можете без своего дыма. И заканчивайте уже, подавите лучше пару часиков на массу. Янки сегодня нас не потревожат.
Оберефрейтор вытер свою выпачканную в масле правую руку о штаны рабочего комбинезона и спрятал табак в карман. Потом он недоверчиво оглядел небо:
- Синева, ни одного облачка. Не знаю, не знаю... так и пахнет Боингами!
Он вытер правым предплечьем лицо и продолжил работу.
Моя птичка выглядит просто здорово. На фюзеляже- множество красных пятен. Это- наспех заделанные дырки от пуль. Левая плоскость заменена. Она всё ещё в серой грунтовке. Маляр из мастерской должен покрасить её ближе к вечеру. Руль поворота заменён. Простреленный правый подкрыльевой радиатор заменён новым. Ещё должны были заменить повреждённую гидравлическую систему.
Это и правда была собачья работёнка. Арндт без сомнения не смыкал глаз более суток. И похоже в ближайшие 12 часов ему так же не удастся сомкнуть глаз.
«Скопления противника в секторе Дора-Дора!»
Сегодня это сообщение пришло необычно рано. Два бомбардировочных дивизиона собираются над аэродромами подскока в Восточной Англии.
«Всей группе боевая готовность!»
- Ну вот так я и знал! – сказал Арндт, застёгивая мне парашют и привязные ремни.
Противник идёт тем же курсом, что и в предыдущие дни. Далеко в море, постепенно приближаясь к гольштинскому побережью.
И снова под нами бескрайнее море и мы тащим наши тяжёлые бомбы ввысь. В небе далеко видно наши и вражеские инверсионные следы. Ровно работают моторы. В наушниках монотонно звучит морзянка. «ди-да......ди-да......ди-да....»
Сообщения с наземных станций нам неинтересны- ещё за 15 минут до того, как противник достиг побережья Гельголанда, мы его уже обнаружили.
К нам летит не обычный, плюющийся огнём, огромный строй бомберов. Малоподвижная масса самолётов разделилась на более малые подвижные группы.
Разведка сообщала, что в ответ на нашу новую тактику янки оснастили некоторые самолёты мощными оборонительными орудиями калибра 3.7см . Они должны монтироваться в верхние поворотные башни Боингов, чтоб эффективно с нами бороться.
Пролетая над островом Святого Петра, с его песчанным полуостровом, я вместе со своими пятью мессершмиттами смог занять позицию над небольшой группой бомберов.
Альтиметр показывает точно 9000 метров.
Тут наверху собачий холод. Мы вынуждены снова и снова проверять наши кислородные маски. На их патрубках и вентилях нарастает лёд. Перебой в подаче кислорода означает «высотную болезнь», потерю сознания, падение и неминуемую смерть.
Снизу к нам стремительно понеслись трассирующие очереди. Чёрт его знает, может это и есть эти новые 3.7-см снаряды. Это мы сможем узнать, когда получим первые попадания. И наверное даже сам чёрт не знает, что сегодня придёт в голову этим янки!
Меняя на ходу курс, раскачиваясь, как маятник, они двигаются под нами курсом на восток. Они летят колыхаясь, как огромное полотнище. При таком маневрировании совершенно невозможно занять правильную прозицию для нашей атаки.
Два-три раза я уже был готов дать команду к сбросу бомб, но всякий раз в последний момент замечал, что бомберы успели сместиться в сторону.
Не удивительно, что постепенно мы начинаем нервничать. Мы уже около четверти часа висим прямо под их огнём. Товарищи сообщают о попаданиях в свои машины.
Постепенно вражеский строй начинает собираться. Бомберы собираются вместе, чтоб одновременно сбросить свой обычный бомбовый ковёр на цель. Снова под нами Киль.
Бамс!
В меня попали! Моё новое левое крыло прострелено! Дырка размером с крышку от сельского туалета образовалась на месте задней кромки крыла, посадочный закрылок полностью оторвало. Несколько мгновений по краям дырки извивалось пламя, потом его сбило потоком.
Несколько раз глубоко вздохнув, я отдаю команду на сброс бомб. Сейчас-самое время.
Четыре бомбы взорвались вне вражеского строя, не причинив видимого вреда. Пятая разнесла в щепки один из бомберов. Из огромного огненного шара вниз полетели, вращаясь пылающие обломки.
Это работа Хельмута Леннарца!
На мгновение у пилотов «Летающих крепостей» при виде взорвавшихся на наших и своих бомбах товарищей, сдали нервы. Они почти сталкивались, нервно метаясь из стороны в сторону, строй распался, их счетверённые инверсионные следы смешались.
Мы спикировали вертикально вниз в этот хаос, выбирая себе отдельные цели. Через несколько секунд у меня в прицеле оказался палящий изо всех стволов Боинг. Я влетел в поток от его винтов, ручку управления резко дёрнуло и почти вырвало у меня из руки, стёкла кабины мгновенно покрылись льдом от его толстенных инверсионных струй. Я прервал атаку и длинным разворотом ушёл в сторону солнца.
Под нами всё ещё находился Киль.
Противник снова успокоился и упорядочил свой строй. Непоколебимо и неудержимо он устремился к своей цели. От одной из ведущих машин мгновенно был подан дымовой сигнал к началу бомбардировки.
И снова открылись бомболюки более чем пяти сотен бомбардировщиков и тысячи бомб понеслись, раскачиваясь и завывая, к земле. На территории порта прямо в центре города, выросли огненные фонтаны, потом дым и пыль скрыли ужасные следы разрушений в самом сердце военно-морской базы.
Когда противник начал широкий разворот на северо-запад, ложась на обратный курс, я попытался атаковать снова. Но мне так и не удалось поймать ни одной из маневрировавших машин в прицел. Наконец мне удалось зайти на летящий справа-сверху Боинг в лоб. Моя очередь сверкнула на корне его левого крыла и внутреннем моторе. За короткое мгновенье я ясно различил выбившееся наружу пламя. Выходя из атаки я увидел, как подбитая машина переместилась в середину строя, под защиту товарищей.
Я не выпускал её из вида. Переворотом через левое крыло я устремился сзади-сверху в центр вражеского строя. Однако из-за встречного огня я не смог добраться до намеченного Боинга. Я пронёсся в миллиметре от хвоста одной из вражеских машин. Огибая её стабилизатор, я уже отчётливо представлял себе, как в следующий миг ужасный удар положит конец моей жизни.
Сердце колотилось в горле и в возбуждённом мозгу билась только одна мысль: «Скорее прочь отсюда!» Скорее прочь из этого ада, с его тысячами гавкающих и плюющихся смертью стволов! От мощных воздушных потоков винтов, тряской от которых меня в кабине буквально разрывало на части! Прочь из моей израненной «птички», кабина которой стала непрозрачной от осевших на ней кристалликов льда из инверсионных следов вражеских машин!
Я круто взмываю на своей «Чёрной 1» на солнце, разворачиваюсь и некоторое время иду параллельно вражескому строю вне зоны действия его оборонительного вооружения.
Проверяю приборы, рули, оружие. Всё в порядке. Дыра в левом крыле мне не мешает, только самолёт немного тянет влево.
Потом я устраиваю сам себе разнос, пытаясь взять себя в руки. Я вынужден честно констатировать, что на минуту впал в панику и потерял самоконтроль. Сдали нервы.
Страх? Вполне возможно. Я изо всех сил ругаю себя:
«Ты, трус! Ты пытаешься улизнуть, у тебя трясутся поджилки!»
И тут же отвечаю сам себе:
«Какая же это трусоть? Я бы хотел посмотреть на того, кто мне скажет, что при атаке строя Боингов он не испытывает животного страха, от которого спазм перехватывает горло, и становятся ватными ноги. Я бы посмотрел на того, кто скажет, что он не боится, когда ощущает попадания в собственную машину! Что у него не перехватывает дыхание, хогда в нос ударяет запах дыма, горячего масла или охлаждающей жидкости из пробитого радиатора. Вот этот человек и будет трусом, так как побоится сказать всю правду.»
Страх!
Он парализует руки и ноги, поднимается вдоль позвоночника и застревает, словно фрикаделька в горле. Да, вот и сейчас я его прекрасно узнаю- и та же «фрикаделька» в горле, слабость в конечностях, неприятное чувство в желудке, гудение в голове и пятна перед глазами.
Страх.
Его можно перебороть, можно даже забыть о нём, поскольку иногда ситуация не оставляет времени на размышления. Лишь тот трус, кто не сопротивляется своему страху.
Мы все достаточно молоды и легкомысленны, чтобы побороть это омерзительное чувство. И у нас крепкие нервы. Ещё очень успокаивает, что и американцам в их летающих гробах тоже не особенно весело.
Небольшая пауза и разговор с самим собой вернули мне обычное спокойствие и уверенность.
Мой подбитый бомбер я уже потерял из виду и начал искать себе новую цель. Я постарался трезво прикинуть свои шансы.
И вот я снова атакую в лоб Боинг, летящий справа в строю. Моя очередь попадает в его фюзеляж чуть снизу. Тот сразу начинает терять высоту. Вот появляется дымный след! Я пристраиваюсь точно за его высоким килем. Спаренный пулемёт в хвостовой башне молчит- гексогеновая начинка моих снарядов уже разнесла его на куски. Вот из корпуса Боинга вырвалось яркое пламя! Все десять членов экипажа выпрыгнули. Их парашюты раскрылись и вот они уже висят в небе, словно подвешенные на верёвочках. А их огромная птичка, оставляя длинный чёрный след, разваливаясь на части в неуправляемом падении, устремилась вниз. Она разбилась в 10часов 56 минут в планквадрате TS 4.
*****************************************************
Использование противником полёта с постоянным маневрированием, сменой высоты и направления, а так же разделение строя бомберов на небольшие группы, сделало эффективность наших бомбовых атак весьма иллюзорной.
Тем не менее мы попытались снова атаковать, используя сбрасываемые контейнеры с осколочными минибомбами.
Однако эта попытка 21 мая 1943 года уже оказалась последней в нашей серии вылетов на бомбометание. Помнится, Ханнес Раддац говорил, что бомбометание портит характер.
Американцы снова летели над морем. Они собирались атаковать Вильгельмсхаффен тремя небольшими группами, идущими с небольшими интервалами.
Я взлетел с двенадцатью машинами. Когда противник разворачивался над военно-морской базой Ядебусен, наш пятый штаффель оказался над первой атакующей группой. Мы летели в строю крылом к крылу. Нас встретил невероятно плотный огонь. Казалось, все Боинги палили по нам.
Как только я собирался подать команду на сброс, в наушниках раздался громкий крик ужаса. Унтерофицеру Крамеру отстрелили хвостовое оперение! Я увидел отлетевший крутящийся руль высоты. Руль поворота разорвало на части. Через мгновение неуправляемая машина врезалась в летящий рядом самолёт- «чёрную 3» унтерофицера Бирманна!
На мгновение оцепенев, мы увидели, как обе машины сцепились и почти вертикально рухнули вниз.
Мы сбросили бомбы. Они понеслись вниз. Контейнеры раскрылись, выпустив более тысячи двухкилограммовых бомбочек. Они обрушились прямо в середине вражеского строя.
Они должны были сработать! Целая стена взрывов развернулась в воздухе! Однако она оказалась слишком низко. Никакого эффекта на Боинги она не произвела.
Как только я, крепко выругавшись, собрался спикировать на невредимые бомберы, в моей машине грохнуло. Звук был такой ,как если бы кто-то высыпал мешок картошки в пустую бочку из-под бензина. В кабину проник дым, глаза начали слезиться.
Прочь из кабины! Я потянул рукоятку сброса, фонарь сорвало потоком воздуха. На левом крыле показалось пламя. Снова левое крыло!
На высокой скорости я направился в сторону аэродрома Жевера, который находился в нескольких километрах западнее Вильгельмсхаффена. Потоком пламя сбило с крыла, пожар потух.
Мотор работал неровно, с перебоями, его сильно трясло. Я немного убрал газ и тряска прекратилась, а мотор заработал ровнее. По левому крылу текло чёрное масло. Я бросил быстрый взгляд на указатель давления масла и понял, что скоро мотор будет работать «всухую». А это означало что его скоро заклинит.
Я выключил зажигание и зафлюгировал винт. Моей высоты должно было хватить для того, чтоб спланировать до посадочной полосы.
На миг я задумался над судьбой Бирманна и Крамера. Сумели ли они выпрыгнуть? Я огляделся в надежде увидеть купола их парашютов, но ничего не увидел.
Если пожар не разгорится снова и самолёт останется послушным рулям, то ничего страшного со мной не произойдёт. Аэродром уже передо мной. Высоты достаточно, чтоб дотянуть до него с гаранией.
Мой передатчик вышел из строя, поэтому я не мог слышать, что происходило в это время над Вильгельмсхаффеном. Я отчётливо видел три соединения Боингов, разворачивавшихся над Жаде. Тут и там сверкали фюзеляжи наших атакующих Мессершмиттов.
Встречный поток выдул из моей кабины последние пылинки и соринки, сорвал мой шейный платок и завывал на крыльях и корпусе самолёта. Я быстро терял высоту. На 5000 я сорвал с лица дыхательную маску. На 2000 я установил шаг винта на стартовую позицию. Поток раскрутил пропеллер и прибор на панели показал 12. На 1000 метров я включил зажигание и мотор завёлся. Он должен помочь мне дотянуть до полосы и сесть. Мотор трясся и сбоил, однако работал. Давление масла стояло практически на нуле, но температура снова была в пределах нормы.
Выпускаю шасси!
Загорелись зелёные лампочки на панели инструментов- всё в порядке. Постепенно выпускаю закрылки. Набегает граница поля. Сажусь. Колёса касаются земли, машина катится. Получилось!
Чтобы не мучать мотор, я выключаю его и остаюсь стоять на полосе на израненной и покрытой маслом машине.
Ко мне мчатся пожарные и медики. Я машу им рукой- они мне не нужны.
Поднимаясь со своего сидения, я вдруг вижу, что бегущие ко мне по полю солдаты внезапно повернули и бросились назад. Они пытались что-то мне показать, орали что-то неразборчивое и указывали в сторону запада.
Я увидел одинокий самолёт, заходящий на посадку. Шасси убраны, пропеллер не вращается! В последний миг я заметил, что предкрылок на правом крыле вырван и отсутствует консоль. Фонарь кабины сброшен.
Самолёт скользил к земле. Он должен был во-вот приземлиться на брюхо.
Внезапно правая плоскость его подломилась. Машина сделала четверть оборота вправо, зацепила правой плоскостью землю и на скорости более 100 км/ч перевернулась через нос, левое крыло, хвост, снова крыло и исчезла в огромном облаке пыли, из которого вылетели, бешено крутясь, куски крыльев, хвостового оперения и колесо. После того, как пыльное облако длиной почти 200 метров, опало, стал виден разбившийся 109, развалившийся на части. Его обломки покрывали почти всю взлётную полосу.
К нему снова понеслись, уже уехавшие было, пожарная и санитарная машины.
Потом я снова обернулся, привлечённый криками солдат. Из обломков кабины, на которой остались висеть только остатки мотора, показался человек, освободился из путаницы дюралевых обрывков, отряхнул с лица грязь и пыль, изумлённо оглядел обломки, из которых только что вылез, осторожно подвигал конечностями, и ошарашенно потряс головой.
Унтерофицер Бирманн!
Когда я пожимал маленькому бледному берлинцу руку, поздравляя его с «днём рождения», тот произнёс, заикаясь:
- Я не знаю, .....ик...ик!.... я уже думал, что мне крышка....
Когда в него врезался Краммер, он сразу хотел выпрыгнуть, но фонарь кабины не сбрасывался, его заклинило. После тысячи метров падения машина Краммера отцепилась от его машины. Бирманн снова смог восстановить контроль над самолётом. Он начал планировать к аэродрому. Мотор не работал, одна из лопастей пропеллера отломилась, правая плоскость была сильно повреждена, фюзеляж под сиденьем пилота изрублен, часть руля поворота была отломана. Во время планирования внезапно слетел фонарь кабины. Только благодаря отличным нервам Бирманн сумел с высоты почти 7000 совершить эту точную посадку на поле. А то, что он при этом остался невредимым- просто чудо.
Возвратившиеся товарищи рассказали о судьбе Краммера. Здесь так же случилось чудо. Краммер смог выпрыгнуть из неуправляемой машины и спустился на парашюте в Ядебусен (Нефритовый залив). Там они и оставили его купаться. Вечером он сам позвонил из лазарета. Он смог выпрыгнуть в самый последний момент на скорости более 700 км/ч. Из-за опасной близости земли он вынужден был сразу же дёрнуть за кольцо парашюта. Последующий страшный рывок сломал ему ключицы, вывихнул ногу и сломал пару рёбер. Половина строп лопнула, парашют открылся не полностью и Краммер рухнул в волны на огромной скорости.
Парень вытащил себя из кровати, чтоб добраться до телефона и справиться о судьбе Бирманна. Я услышал в трубке глубокий вздох облегчения, когда сообщил ему, что Бирманн жив и здоров, и весь остаток штаффеля вернулся домой. Через два месяца Краммер выписался из лазарета и, совершая первый боевой вылет, погиб.
Больше мы не летали на бомбардировки «Крепостей».
Янки теперь разделяли свои огромные соединения на небольшие подвижные группы, и посылали их «бомбардировочным потоком» по «бомбардировочным улицам». Группы из 600, 700, 1000 Боингов и Либерайторов в последующие два года беспрерывно атаковали промышленные центры Германии и Европы. Их прикрывали сотни дальних истребителей, Тандерболтов, Мустангов и Лайтнингов.
Пришло время больших потерь для наших истребителей.
«Пятый» неоднократно почти полностью уничтожался, однако продолжал сражаться вплоть до самого горького финала.
Только немногие из нас пережили это время.
